Когда мы ушли от морских львов, она не захотела идти рядом со мной, но далеко не отходила. Она шла как бы с одной стороны дорожки, а я с другой. Не подарок, но лучше, чем когда она за милю от меня шла. Мы поднялись посмотреть на медведей, на этом их холмике, и постояли там немного, но не было особо на что смотреть. Снаружи там был только один медведь, который белый. А тот, который бурый, засел в своей чертовой пещере и не думал даже вылезать. Только задница торчала. Рядом со мной стоял пацан, у него еще ковбойская шляпа прямо уши закрывала, он все время теребил отца: "Папа, пусть он сюда выйдет. Пусть он сюда выйдет." Я глянул в сторону Фиби, но она даже не засмеялась. Ну, дети всегда такие, когда злятся. Ни засмеяться, ничего.
После медведей мы вышли из зоопарка и пошли по парку, сначала пересекли такую аллею, а потом прошли по тоннелю, ну знаете такие тоннели в парках, всегда пахнет мочой. Там был проход к карусели. Фиби со мной все равно не хотела говорить, но уже как бы рядом шла. Я ее взял за ремень пальто сзади, просто для прикола, но она вырвалась и сказала "Не трогай меня, пожалуйста". Она все еще злилась на меня, но уже не так как раньше. В общем, мы уже подходили к карусели и было слышно эту дурацкую музыку, которую она всегда играет. Она играла "О, Мари!" Сто лет назад, когда я был ребенком, она то же самое играла. В каруселях хотя бы это хорошо, что они играют всегда то же самое.
"Разве карусель не закрывают зимой?" - спросила Фиби. Это она в первый раз рот раскрыла, можно сказать. Наверное, забыла, что должна на меня злиться. "Может, рождество потому что?" - ответил я. На это она ничего не сказала. Наверное, вспомнила, что должна на меня злиться. Тогда я ее спросил: "Хочешь прокатиться?" Я знал, что она наверняка хочет. Когда она совсем маленькой была, и Алли и Д.Б. и я ходили с ней в парк, она с ума сходила по карусели. Ее от этой хреновины нельзя было оттащить.
"Я уже большая", говорит. А я думал, она уже не ответит.
"Да нет, что ты. Давай. Я тебя подожду. Даевай.", говорю. Мы как раз подошли. На карусели было несколько детей, в основном совсем маленьких, а снаружи ждали их родители, на скамейках там. Я тогда пошел к окошку, где билеты продают, и купил один для Фиби. И отдал ей его. Она совсем рядом стояла. "Вот", говорю, "стой, вот еще бабки остались". И протянул ей то, что осталось от ее денег.
"Не надо, оставь у себя. Держи их для меня" - говорит, и сразу так - "пожалуйста".
Как-то это очень тоскливо, когда тебе говорят "пожалуйста". То есть если это Фиби например так говорит. Мне сразу очень тоскливо стало. Но я засунул бабки обратно в карман.
"А ты разве не покатаешься?" - спрашивает. Она на меня смотрела как-то странно. В общем, было видно, что она уже не очень злится.
"Может, в следующий заход. Я на тебя посмотрю" - говорю. "Билет есть?"
"Да."
"Ну давай тогда - я тут на этой скамейке посижу. Я на тебя посмотрю." Я подошел к скамейке и сел, а она подошла к карусели и зашла на нее. Она ее всю обошла. То есть, один полный круг обошла. Потом она села на такую большую бурую побитую лошадь. Потом карусель поехала, и я смотрел, как она крутится, снова и снова. С ней было только пять или шесть еще детей, а песня была - "Дым разъедает глаза". Такой типа джаз, смешно. Дети все старались схватить золотое кольцо, и Фиби тоже, и я в общем боялся, что она свалится с этой чертовой лошади, но я ничего не сказал и ничего не сделал. С детьми только так и надо: если они хотят схватить золотое кольцо, то надо им позволить и ничего не говорить. Если свалятся, значит свалятся - но тогда только хуже будет, если что-то говорил.
После медведей мы вышли из зоопарка и пошли по парку, сначала пересекли такую аллею, а потом прошли по тоннелю, ну знаете такие тоннели в парках, всегда пахнет мочой. Там был проход к карусели. Фиби со мной все равно не хотела говорить, но уже как бы рядом шла. Я ее взял за ремень пальто сзади, просто для прикола, но она вырвалась и сказала "Не трогай меня, пожалуйста". Она все еще злилась на меня, но уже не так как раньше. В общем, мы уже подходили к карусели и было слышно эту дурацкую музыку, которую она всегда играет. Она играла "О, Мари!" Сто лет назад, когда я был ребенком, она то же самое играла. В каруселях хотя бы это хорошо, что они играют всегда то же самое.
"Разве карусель не закрывают зимой?" - спросила Фиби. Это она в первый раз рот раскрыла, можно сказать. Наверное, забыла, что должна на меня злиться. "Может, рождество потому что?" - ответил я. На это она ничего не сказала. Наверное, вспомнила, что должна на меня злиться. Тогда я ее спросил: "Хочешь прокатиться?" Я знал, что она наверняка хочет. Когда она совсем маленькой была, и Алли и Д.Б. и я ходили с ней в парк, она с ума сходила по карусели. Ее от этой хреновины нельзя было оттащить.
"Я уже большая", говорит. А я думал, она уже не ответит.
"Да нет, что ты. Давай. Я тебя подожду. Даевай.", говорю. Мы как раз подошли. На карусели было несколько детей, в основном совсем маленьких, а снаружи ждали их родители, на скамейках там. Я тогда пошел к окошку, где билеты продают, и купил один для Фиби. И отдал ей его. Она совсем рядом стояла. "Вот", говорю, "стой, вот еще бабки остались". И протянул ей то, что осталось от ее денег.
"Не надо, оставь у себя. Держи их для меня" - говорит, и сразу так - "пожалуйста".
Как-то это очень тоскливо, когда тебе говорят "пожалуйста". То есть если это Фиби например так говорит. Мне сразу очень тоскливо стало. Но я засунул бабки обратно в карман.
"А ты разве не покатаешься?" - спрашивает. Она на меня смотрела как-то странно. В общем, было видно, что она уже не очень злится.
"Может, в следующий заход. Я на тебя посмотрю" - говорю. "Билет есть?"
"Да."
"Ну давай тогда - я тут на этой скамейке посижу. Я на тебя посмотрю." Я подошел к скамейке и сел, а она подошла к карусели и зашла на нее. Она ее всю обошла. То есть, один полный круг обошла. Потом она села на такую большую бурую побитую лошадь. Потом карусель поехала, и я смотрел, как она крутится, снова и снова. С ней было только пять или шесть еще детей, а песня была - "Дым разъедает глаза". Такой типа джаз, смешно. Дети все старались схватить золотое кольцо, и Фиби тоже, и я в общем боялся, что она свалится с этой чертовой лошади, но я ничего не сказал и ничего не сделал. С детьми только так и надо: если они хотят схватить золотое кольцо, то надо им позволить и ничего не говорить. Если свалятся, значит свалятся - но тогда только хуже будет, если что-то говорил.